«Во всех нас заложена жажда убийства»: Охотница — о своем хобби и гармонии с природой 26-летняя охотница из Петербурга рассказала The Village о том, каково быть женщиной в мужском мире охоты

Про детство в семье охотников

Эти запахи я помню с детства: земли, дыма, оружейной смазки, — так пахло от папиного рюкзака, когда он возвращался с охоты. Или вот картинка из памяти: привезет папа уток, ощипывает их, а я тут же рядом — выбираю на память самые красивые перья. Дома я хранила их мешками и связывала в букеты — вместо цветов. И еще с детства дома всегда было мясо, вот и сейчас студень из лосятины стоит в холодильнике.

С детства помню ажиотаж, когда дома собирались на охоту: паковали рюкзаки, папа ружье вскидывал к плечу, смотрел стволы. Патроны всегда заряжал сам. Покупал дробь, порох, пыжи и гильзы, а потом сидел до ночи с маленькими весами — закатывал патроны. В такие вечера мне разрешали сидеть с ним допоздна, и это было настоящим таинством. Обычно дети праздники ждут с таким предвкушением, а я — охоту.

Хоть папа меня и учил охотиться, большую роль сыграла мама. Она у меня орнитолог по образованию, заканчивала биофак. С папой познакомились на охотбазе, и я с детства всегда знала, что мама у меня тоже ходит на охоту. У нее и ружье свое есть — пусть и более легкое, чем папино и дедушкино. У меня самой — ИЖ-27, двуствольное ружье. Возможно, если бы мама охоту воспринимала в штыки — и я бы к ней равнодушно относилась. Но у меня мама в 40-градусный мороз стояла в лосиных загонах на стрелковой линии покрепче, чем иные мужики.

Помню, как охотились на вальдшнепа — это такой лесной кулик. Сидели с мамой под елкой в засаде, и тут папа приносит вальдшнепа, а он еще живой, раненый. Не всегда ведь охотники насмерть стреляют, бывают подранки. А вальдшнеп ведь — птица совершенно не агрессивная. Это раненый глухарь может так охотника долбануть, что у него рука отнимется. Вальдшнеп — совсем другое дело: смотрит на нас с мамой тихо своими большими черными глазками. Я, конечно, стала говорить: «Мам, он живой», — просить, чтобы мы его домой забрали, вылечили, хоть и было это совершенно нереально. Мама сказала: «Отвернись», — и свернула ему шею.