Почему вам нужно сходить на спектакль о переписке двух подруг во «ВКонтакте» Это первое в нашем театре высказывание об интернете и 20-летних, которое можно назвать… нормальным?

«Я слушаю свое тело. Когда оно хочет чипсы, я даю ему чипсы», «Хочу умереть и родиться заново — очень богатой», «Мне так грустно, что меня не радует еда из кофейни, где все по 50 рублей», — говорят две героини пьесы Арины Бойко. Почти любая строчка из этого текста настолько емкая, что исчерпывающе описала бы настроение в твиттере. На 100 избранных цитатах создательницы уже устраивали гадание, и только название спектакля получается выучить не с первого раза — но и это не авторское произведение, а фраза из старого вирусного видео с горячим романтическим признанием.

«Стопроцентная любовь…» — фрагменты из реальной переписки Арины и Жени («это ее ненастоящее имя», сообщается в списке действующих лиц). Они учатся в Высшей школе экономики на философии и общаются друг с другом почти круглые сутки: то из учебных корпусов, то из квартиры, то из кафе и поездов МЦК. Каждый фрагмент в пьесе озаглавлен реальным московским адресом.

«Я фанатка перечитывания сообщений, вообще устно-письменной речи. Чаты — это альтернатива дневникам, написанная не только для себя, но еще для одного человека. Дневники ведь тоже переделывают в художественные произведения, так и я обнаружила в этих сообщениях ценность. Внутренние шутки, которые не можешь объяснить никому, но очень хочешь ими поделиться, чтобы они стали всеобщим мемом», — рассказывает мне Арина. Сейчас она заканчивает в той же «Вышке» «Литературное мастерство», а до этого отучилась семестр в США и два года отработала в пресс-службе Центра имени Мейерхольда.

«Это автофикшн, автобиографическая литература, большой тренд 2010-х на Западе. Разговор о своем опыте, может быть, даже узком, освоение и присвоение собственной идентичности», — добавляет Бойко. И в современных русскоязычных пьесах таких героев и героинь, как в «Стопроцентной любви…», почти нет. Дело в том, что в 90-е, когда новая драматургия формировалась, более важным казалось дать голоса тем, кто исключен из публичного пространства: заключенным, мигрантам, школьникам. А если авторы и писали от себя и о своей жизни, то чаще описывали регионы, сложный, бедный быт: тогда профессиональных драматургов почти не было, и на независимые фестивали стекались самые разные люди. Сейчас, когда уже сформированы пути быстрого вхождения в театральное сообщество, существуют университетские программы, частные школы драматургии, ситуация закономерным образом меняется — и в пьесах наконец-то появляются московские интеллектуалы, студенты «Вышки» и, скажем, читатели The Village.

«Поэтому буду встречаться с аутистом опять, которому похер на проявления любви», «— Меня на самом деле прет слушать про проблемы негров. — А меня — нет», «Он же спидушник. У них иммунитет по ***** [вагине]» — вот еще несколько цитат из «Стопроцентной любви…». В спектакле первую сопровождает тихий комментарий «эйблизм», во второй узнают расизм, в третьей — стигматизацию. Спектакль поставила Наталья Зайцева, это ее режиссерский дебют, но в предыстории — феминистский бэкграунд: пьеса о домашнем насилии «Абьюз», которую она придумала вместе с режиссером Иваном Комаровым в ЦИМе.

«Я была удивлена, когда кто-то с фестиваля „Любимовка” (фестиваль молодой русскоязычной драматургии. — Прим. ред.) сказал, что это феминистская пьеса. А потом подумала: да, вполне. Это пьеса про дружбу двух девушек — их отношения в ней важнее, чем все остальные отношения. И сам способ производства: Арина провозглашает себя драматургом, я — режиссером, мы обе дебютантки, делаем что-то, мало похожее на пьесу и спектакль, но с радостной уверенностью, что это хорошо. Такой эмпауэрмент в этом есть», — говорит Зайцева.

Спектакль совсем не провокативный, но в нем можно увидеть легкое пренебрежение к театральным стандартам. Актеры, например, пьесу не учат, а читают с листочков («Текст читают двое мужчин в полицейской форме в возрасте от 25 до 60 лет. Они читают вслух, потому что им очень скучно» — в тексте можно найти и такую ремарку). Вместо сценического оборудования — маленький домашний проектор, который принадлежит художнице спектакля Миле Силениной, Bluetooth-колонка, с которой в середине слушают грустную русскую музыку, и ноутбук, на веб-камеру которого третья исполнительница, Таня Богданова, периодически режет мыло и тянет слайм. ASMR-спектакль — жанр можно определить так, а можно, вписывая в среду современного искусства, назвать его постинтернет-театром — таким, в котором появление телефонов на сцене не становится удивительным событием, достойным восхищения, а просто естественно растет из нашего существования здесь и сейчас, в 2019-м.

Органичность, честность здесь вообще привлекают больше всего. Смущает разве что отсутствие явного стейтмента в этом разговоре о себе, какая-то его необязательность, аполитичность. «Для меня стейтмент этой пьесы — это попытка текста оставаться верным той жизни, которая не интересует никого, но составляет твое бытие. Рассуждения о справедливости и времени были бы падением в неправду общих истин. А тут сплошная конкретика, малонужные вещи и любовь — точнее, такая близкая дружба, которая еще важнее сегодня и которая в этой коммуникации двух девочек ну просто в каждой строке сияет», — не соглашается Зайцева. И добавляет: «Я не могу сказать, что я устала от заявлений, — я сама очень идеологизированный человек. Но мне кажется правильным пытаться почувствовать себя здесь и сейчас». Ну, с другой стороны, почему бы и нет. Россия в окне чата — это тоже Россия без Путина.

Фотографии: Рита Денисова / NOL