Арсений Морозов — о 30-летии, утопической России без 2014 года и новом альбоме Арсения Крестителя

Чтобы понять, о чем последний альбом Арсения Морозова, нужно потерпеть. Сначала три минуты заканчивающей альбом песни «Раб лампы» (никакой связи с московской рэп-группой. Когда я рассказываю Морозову про историю Грюндика, он отвечает только: «Жестко»), потом несколько минут тишины. И только после этого — гитарный кавер на древний транс-хит конца 90-х «Better Off Alone», под который Морозов тянет: «Чем старше ты становишься, тем больше тишины вокруг. Думаешь, лучше быть одним? Ну так хотя бы поговори со мной».

Ну да, цифра 30 в название третьего альбома Арсения Крестителя, вышедшего 16 октября, вынесена не просто так — Морозов вновь говорит о возрасте: с высоты своих 33 лет он объясняет тем не особо преуспевающим в жизни молодым горожанам, которые сейчас подходят к четвертому десятку (мне, например), что бояться тут нечего. И приглашает к разговору.

«Тридцать — это для многих страшная дата. Я-то уже ее прошел, так что это немножко и от, и для 30-летних, тех, кто пересекает этот рубеж. [На альбоме есть все] городские легенды, с этим связанные: Новый год, который не вставляет, боязнь автокатастрофы, безумия и так далее», — рассказывает Морозов мне по фейсбуку из Уфы, где он находится в туре с другой его группой, Sonic Death, весной тоже выпустившей альбом. Но постепенно, песни с шестой, этот кризис заканчивается: «Начинается движ». «Это в принципе правильная структура для альбома», — говорит он.

Морозову всегда — еще со времен первых его групп (самая известная — Padla Bear Outfit) — была свойственна откровенность в песнях, пусть это не всегда было заметно с самого начала, но в последнее время он это делает осознанно. «Сейчас более или менее становится личным это все», — говорит он.

И, с одной стороны, даже обидно, что до настоящих 30-летних эта музыка может не дойти: «Моих ровесников в зале [обычно] практически нет, это *****», — говорит Морозов про свои концерты. Так честно с нами разговаривают очень редко. С другой — на «30» Морозов поговорил хотя бы со мной. «Мы с тобой теперь утопия, — поет Морозов в „Рабе лампы“, — я утопил все вокруг в огне — это утопия».

 — Как ты пережил локдаун?

— Мы записали три альбома. Один, «Тишину» Sonic Death, этот блэк-металлический альбом, сразу же жестко ломанулись записывать, когда у нас отменился тур в марте. Мы хотели его играть в Туле, типа лениво, а после тура приехать и записать, но, поскольку тур отменился, мы его там дорепали до конца и записали. В июне-июле мы записывали «Крестилу» и в августе еще один Sonic Death сделали, но он выйдет в следующем году.

 — А ты когда-нибудь пробовал подсчитать, сколько ты выпустил песен за всю свою жизнь?

— Нет. У меня что-то из серии 300 или 200. Но в любом случае у Бориса [Гребенщикова] 500 песен, но нечего петь ему было уже в 2001-м или 2003-м, как он говорил. Короче, пока у меня цифры 500 нет, это не имеет значения.

 — Как твоя музыка изменилась за эти почти 25 лет, что ты играешь?

— Ой, ну все больше и больше… Идеальная поп-музыка должна быть как живой дневник, но при этом показывать весь эстетический набор персонажа, который ее делает. Мне стало интересно приближение какой-то вечной истории. Потому что я всегда чего-то придумывал, чем с себя начинал плясать, а сейчас более или менее становится личным это все.