Режиссер фильма «Величайший кутюрье» — о последних днях Ива Сен-Лорана Фильм, выходу которого несколько лет мешал деловой партнер дизайнера Пьер Берже, наконец-то в прокате

В 1998 году французский документалист Оливье Мейру («За ненавистью») начал снимать фильм о последней коллекции дизайнера Ива Сен-Лорана. Было понятно, что находящийся на пороге своего 60-летия кутюрье вряд ли сможет снова вернуться к работе. К тому же на следующий год намечалась сделка по продаже основанного Лораном модного дома Gucci. Это был действительно конец эпохи.

Съемки в итоге продолжались три года, но фильм выходит в широкий прокат только сейчас. Много лет релизу картину препятствовал многолетний партнер (во всех смыслах) Лорана Пьер Берже — вряд ли портрет уже сильно немолодого дизайнера с вечно тлеющей в зубах сигаретой казался ему достаточно почтительным. Плюс он настаивал на том, что ему предоставят контроль над финальным монтажом картины. Только перед своей смертью в 2017 году Берже наконец посмотрел фильм в монтаже Мейру и дал «Величайшему кутюрье» (в оригинале — Celebration) зеленый свет.

«Главная трудность с выходом фильма была в том, что мы снимали смерть человека, которая была для Пьера травматичнее всего, — рассказал кинообозревателю The Village Алисе Таёжной режиссер фильма Оливье Мейру. — Я очень переживал, что фильму не давали ход. А теперь я понимаю, что, когда все улеглось, он смотрится иначе: временный запрет только пошел ему на пользу. Как говорят, большое видится на расстоянии».

Таёжная поговорила с Мейру о последних днях дизайнера, сложностях на съемках, динамике отношений Лорана и Берже и о том, что режиссер понял про документальное кино за все это время.

— С какими ожиданиями вы начали снимать Ива Сен-Лорана? В тот момент было понятно, что ваша камера фиксирует историю?

— То, что последняя коллекция Ива Сен-Лорана — часть истории, было очевидно. Когда я переступил порог модного дома Yves Saint Laurent в 1998 году, там было ощущение застывшего XIX века — никакого намека на миллениум. Это еще был мир Коко Шанель и Кристиана Диора, их темпа и авторского отношения к работе: только этих дизайнеров уже не было в живых, а все в доме YSL крутилось вокруг Сен-Лорана — он был незаменим, в центре всей системы. Все понимали, что с его уходом из жизни дом тоже погибнет. Я как будто оказался во Франции в миниатюре: творец, миллиардер и рабочие — все под одной крышей. Наверху были рабочие, ниже этаж целиком для Ива и Пьера Берже, потом этаж для клиентов, а в самом низу — все делопроизводство.

— Вы же не были экспертом в мире моды, когда принимались за съемки. Вас это не пугало?

— Гламур в его нынешнем понимании не интересовал меня совсем. Я почти сразу отбросил все, что касалось стереотипов о высокой моде, чтобы показать, что за индустрией стоял живой человек. Я снял бы такой фильм и о писателе, и о живописце — о борьбе за то, чтобы эфемерное становилось реальным, получало структуру. И даже болезнь принимала форму искусства — Ив Сен-Лоран это умел. Его утопические идеи приходили в мир. Он искал света, находясь в темноте. Любви, оставаясь очень закрытым. Контакта, хотя все время был в одиночестве.

Он действительно выбрал быть счастливым после того, как пребывал в депрессии почти 70 лет, — и это было видно даже камере. Ив перестал отрицать свою смерть и именно поэтому искал значимое в каждой мелочи последних дней. Для мира высокой моды это редкость — в таком поведении столько смелости и достоинства. У него не было времени притворяться — он и не притворялся. Ив Сен-Лоран, будучи выдающимся человеком, принял круговорот жизни, как рано или поздно должен принять каждый из нас, — и мой фильм получился об этом.