«Славяне и татары»: Интервью с арт-группой, которая уже 15 лет изучает Евразию «Что может быть тупее рассола? Но через него можно выйти на тему Просвещения»
Фонтан из рассола, манифест моноброви, шашлык из книг и гигантские четки-качели — работы арт-группы Slavs and Tatars выглядят провокационно, но интуитивно знакомо. Художники, чьи работы выставлялись на Венецианской биеннале и в нью-йоркском MoMA, уже 15 лет занимаются изучением территории «к востоку от Берлинской стены и к западу от Великой Китайской». Россию, у которой, как известно, третий путь, столкновение Запада и Востока будоражит особенно сильно. А упомянутые выше рассол и монобровь — неотъемлемая часть культурного кода. Да, мы скифы. Держали щит меж двух враждебных рас — монголов и Европы.
Группа «Славяне и татары» образовались в середине 2000-х на базе любительского книжного клуба. Практика коллективного чтения (выбор книг был необычным — например, «Былое и думы» Герцена) быстро переросла в полноценную исследовательскую деятельность — ее результаты решили презентовать на территории современного искусства. «Славяне и татары» изначально опасались стать «западными интеллектуалами», закостеневшими в своих догмах, поэтому смотрят во все стороны сразу: изучают отношения Китая с исламом, обращают внимание на протесты в Беларуси и сравнивают революцию в Иране с событиями в Польше в 1989 году. «Знания возникают тогда, когда ты сталкиваешься с неизвестным» — примерно такого принципа придерживаются художники.
Бессменный костяк коллектива — филолог Паям Шарифи (американец иранского происхождения) и его жена Кася Корчак, графический дизайнер (полька). Они базируются в Берлине и предпочитает сохранять анонимность. Иногда к группе подключаются другие участники — все зависит от проекта. Или цикла — в основном именно так строится их работа.
Каждый цикл начинается с масштабного исследования с привлечением узких специалистов и экспедициями в интересующий регион. Сегодня на счету группы восемь завершенных циклов с говорящими названиями — «Похищение горы», «Дружба народов», «Ни Москва, ни Мекка». Последний, к примеру, посвящен семиотическим играм, в результате которых фрукты и овощи (такие как арбуз, хурма или гранат) становились носителями национальных ярлыков и стереотипов.
Одна из главных линий их творчества — работа с языками и всевозможными формами переводов. Например, хлебниковскую «заумь» они перевели как «beyonsense», скрестив слова «Beyonce» и «nonsense» («ерунда»). Сам Паям Шарифи отлично владеет русским — он долгое время жил в России, а его детей зовут Урал и Астана. Основатель SNT приехал в Москву по приглашению Гёте-Института на выставку «Многообразие. Единство» в Новой Третьяковке, где представлены две работы группы.
«Я сперва учился в Питере на филфаке в 90-х, а затем работал в Москве с 2006 по 2010 год, — рассказывает Паям. — Неожиданно для себя я понял, что нигде в мире у меня не было такого ощущения дома, как в Москве. В этот приезд я впервые остановился в гостинице: раньше я жил в своей квартире или у друзей — но у друзей теперь семьи, дети… И вот сейчас пришло осознание: я в Москве просто проездом. Если раньше тебя ничего не связывало с городом, то приезжать в него по делам или в качестве туриста — нормально. Но если ты оставил в каком-то месте частичку своего сердца, оказаться в нем обычным гостем тяжело эмоционально».
Русский язык и идентичность
— Во время недавней лекции в Краснодаре ты сказал, что «теряешь свой русский».
— Мой нынешний уровень русского языка несравним с тем, который был в годы моей жизни в России. Самое большое удовольствие, которое мне сейчас дарит Берлин, — общение с русскоязычной публикой, которой там намного больше, чем в других европейских городах, где я жил, например в Париже или Лондоне. При этом русскоговорящее комьюнити Берлина объединяет именно язык, а не национальность — вокруг меня белорусы, украинцы, казахи. Это сообщество намного более пестрое, чем в других европейских столицах.
— Одна из ваших перформативных лекций посвящена понятию транслитерации («Мучительная транслитерация»). Мне в голову сразу пришли советские пластинки The Beatles, на которых название группы и список песен написаны кириллицей.
— Для нас транслитерация — это эпифеномен, через который можно раскрывать более серьезные темы. В своих лекциях мы часто приводим в пример выражение на английском «To beer or not to beer» («Пить пиво или не пить пиво») — такая вульгаризация шекспировской цитаты. Мы пытаемся философски переосмыслить ее при помощи арабского письма, потому что для мусульманина вопрос пить или не пить алкоголь не бытовой — он находится в поле веры и традиции. В своей работе мы используем «глупые медиа» (stupid media): зачастую в таких простых, даже немного дурацких вещах можно обнаружить настоящие бриллианты скрытых смыслов.
— Давай поговорим об идентичности. Раньше в России татарами называли всех иноземцев, пришедших с Востока. В одном интервью ты говорил, что в любом городе выглядишь чужаком — тебя принимают за араба в Париже, за кавказца в Москве, за пакистанца в Лондоне. Получается, в каком-то смысле ты татарин.
— Точно! В своих лекциях я разбираю этимологию понятия «инородец». Изначально у этого слова была положительная коннотация: его придумали в XIX веке, когда переселенцам пытались помочь адаптироваться, например, предоставив им в пользование какой-то участок земли. Но позже слово приобрело негативную окраску и превратилось в расистский термин.
Мы придумали Slavs and Tatars, чтобы посвятить себя тому, чем мы не являемся
Быть чужим, безусловно, грустно, но, с другой стороны, именно это положение часто помогает иммигрантам быть успешнее местных. Когда ты чужой, чтобы выжить, тебе приходится быть сильнее, умнее, иногда хитрее окружающих. В последнее время я часто думаю об этом в контексте Польши, где выросла моя жена (Кася Корчак, соосновательница арт-группы Slavs and Tatars. — Прим. ред.). На протяжении последних 25 лет я ежегодно там бываю и вижу, что «свежая кровь» поступает в страну благодаря приезжим из Украины и Беларуси. Не было бы их — Польша оставалась бы монокультурной страной.
— Какую страну указывают в экспликациях к вашим работам на выставках?
— (Смеется.) Иногда мы просим указать Евразию, но не все соглашаются. Часто пишут место, где мы базируемся в данный момент. Трудный вопрос. Кто я — иранец или американец (Шарифи вырос в США. — Прим. ред.)? Я учился в России и никогда не учился в Иране, на русском говорю лучше, чем на персидском, а в нашей берлинской студии ежедневного говорят на четырех-пяти языках. В интеллектуальном плане я больше русский, чем иранец, но идеологически ближе к европейцам, нежели к американцам.
— С сфере искусства редко поднимается вопрос смешанных идентичностей. И это грустно.
— Это действительно грустно. Конфуций считал, что существует множество «я». И я склоняюсь к тому, что действенной формой борьбы с «редуктивной идентичностью», когда мы вынуждены четко себя определить, может стать аккумуляция всех идентичностей.
Чтобы прочитать целиком, купите подписку. Она открывает сразу три издания
месяц
год
Подписка предоставлена Redefine.media. Её можно оплатить российской или иностранной картой. Продлевается автоматически. Вы сможете отписаться в любой момент.
На связи The Village, это платный журнал. Чтобы читать нас, нужна подписка. Купите её, чтобы мы продолжали рассказывать вам эксклюзивные истории. Это не дороже, чем сходить в барбершоп.
The Village — это журнал о городах и жизни вопреки: про искусство, уличную политику, преодоление, травмы, протесты, панк и смелость оставаться собой. Получайте регулярные дайджесты The Village по событиям в Москве, Петербурге, Тбилиси, Ереване, Белграде, Стамбуле и других городах. Читайте наши репортажи, расследования и эксклюзивные свидетельства. Мир — есть все, что имеет место. Мы остаемся в нем с вами.