Как устроен любой городской конфликт в Москве 2020-х: Объясняем на примере Троицка Мундеп Лена Верещагина — о вырубке Троицкого леса

Любой городской конфликт в Москве развивается за три шага.

Шаг 0. Когда о происходящем известно только властям и горстке особо небезразличных, готовых копаться в бумажках постановлений (все эти аббревиатуры: ГЗК, ППТ, ПЗЗ, ГПЗУ), ходить по судам и пытаться что-то предпринять. Пока еще ничего не сделано, но решение уже принято.

Шаг 1. Происходит первое действие. Например, «Яму» огораживают забором или строительная техника заходит на площадку. Это многим открывает глаза: проблема перестает быть интересной лишь узкой группе людей. В ком-то просыпается гражданственность: «Сколько можно?»

Так начинается противостояние. Реновация во всем городе или в одном сквере, быстрая и малозаметная, или громкая, или растянутая на годы. В зависимости от зрелости протеста предпринимается все, чтобы отстоять любимый сквер, лес, дом (нужное подчеркнуть): от подписей, обращений в инстанции и публичных акций до коллективных молитв, писем Марии Шукшиной и Ольге Бузовой.

Мы живем в настоящем политическом детском саду. Многие состоявшиеся люди, которые занимают ответственные должности, руководят бизнесом, зарабатывают миллионы, когда дело доходит до городского конфликта, вдруг превращаются в совершенно наивных горожан. Они уверены: сейчас мэр во всем разберется, несправедливость прекратится. «Я буду писать Собянину» или «если не подействует, то мы будем вынуждены обратиться к Путину». Странное политическое наследие позднего Советского Союза, в котором, конечно, много чего было нельзя, но право пожаловаться в Горком или в газету по поводу какой-то бытовой несправедливости было незыблемым и даже поощряемым. В постсоветской России такое больше не прокатывает, но привычка осталась.

«Если не хотите или не можете помочь, то зачем вы в депутатах, насколько я понимаю, вы связующее звено между народом и властью, и, как ни странно может сейчас это звучит, власть неотделима от людей, и для людей, а не чтобы с ней боролись», — пишет мне человек с ником Ромашка. Час назад она наверняка еще не знала о моем существовании и существовании депутатов в принципе.

Шаг 2. Счет не в пользу активистов. Чаще всего, как это было с реновацией, объединением больниц, кинотеатром «Соловей» и еще десятком случаев, решению дают ход, несмотря на протесты. За последнее десятилетие в Москве получилось отменить планы по реконструкции Ленинского проспекта, отстоять дом Булошникова на Никитской и отменить пару точечных застроек.

Так же, шаг в шаг, развивается история с Троицким лесом. Лес и наука — две вещи, на которых держится этот странный город — город в городе и город-наукоград.

Лес составляет добрую пятую часть Троицка. По нему любят ходить на работу, совершать вечерние пробежки, заниматься с нордическими палками, гулять с колясками. В пандемию только наличие леса в двух шагах от дома помогло не поехать кукушкой. Здесь соблюдали социальную дистанцию сотни троичан, и у них получалось. Практически нетронутый кусок природы с сетью тропинок, полянками, белками, лыжней и другими бенефитами. Ценность таких вещей измеряется не только интенсивностью использования, но и просто самим фактом существования.

Так случилось, что маленький Троицк оказался зажат другими поселениями Новой Москвы — теми, где строятся человейники и куда приезжают в ожидании лучшей жизни, дешевой ипотеки и станции метро через энное количество лет. Вместе с присоединением к Москве городу, где живут 60 тысяч человек, стало не хватать школ. Сначала немного, потом до такой степени, что под классы стали переоборудовать чуть ли не раздевалки — актовые залы точно.

Чиновники придумали решение — сделать новую большую школу, почему-то на месте леса. Объяснение: других мест нет. Процесс оформления документов растянулся на четыре года, а в первые дни 2022-го началась настоящая дичь.